| Статистика |
Онлайн всего: 2 Гостей: 2 Пользователей: 0 |
|
| Block title |
| Block content |
|
|
| Каталог статей |
Игра
Повесть «Игра»
Глава 1
«Загрузка. Клерк и калькулятор»
Пальцы привычно бегают по сенсорной клавиатуре. За окном ливень – тяжелые желтые капли стучат по стеклу – не настоящему, конечно. Всего лишь прозрачный сегмопластик.
На экране плывут строчки – кислотно-зеленые буквы на черном фоне, их цвет заставляет держать себя в напряжении. Злостное детище гражданских психологов, рабочие компьютеры с вырвиглазным интерфейсом – их жужжание наполняет небольшую комнатку с белыми, до противного чистыми стенами.
В длинных пальцах – да, по лишней фаланге легко признать во мне клерка, сжимаю тонкую сигарету. Дым обволакивает пространство, растворяется в воздухе, наполняя его запахом кошачьей мочи. Ничего лучше в Тауэре не найдешь, но я и не жалуюсь. Уже.
Бесполезно.
Что толку в жалобах, нытье, ругани и сетовании на нищенство и никчемность наше любимой монархии? На полоумие верхушки, на бездействие олигархии, на абсолютное отсутствие боеспособной армии… Ничего не изменится. Ничего не меняется из десятилетия в десятилетие – так стоит ли надеяться?
«Регулировка движения транспорта:_»
«Рабочий протокол присвоить:_»
«Значение 11\альфа»
В нижнем углу монитора мигает привычный таймер – что бы, не дай Разум, не ушли раньше окончания официального рабочего дня.
«08.4392»
А чуть выше – ещё более интересный показатель. Зарплата за день, неделю, последний месяц.
В этом году цифры на счетчике намного меньше, чем в прошлом. Уже никому в Ареале не нужны ни знаменитые пряности, ни профессионалы в деле счетоводства и бухгалтерии. Следовательно – инфляция, следовательно – финансовый кризис.
Хотя я уже и забыл, когда мы жили не в состоянии кризиса больше года. Наверное, последние такие времена прошли ещё до моего рождения.
С другой стороны… Разве плохо жилось в детстве? Разве мало было игрушек, разве развлечения тогда были настолько же недоступны, как сегодня?
Бросаю взгляд на компьютер коллеги. У него, в тысячах окошек скачут столбики – курсы валют по всему пространству Монархий. Взгляд остекленел. Скромный служащий в стандартном наряде – серовато-черном костюме, из его головы к рабочему системнику тянется несчетное множество тонких и пара толстых кабелей. Ещё бы – без подключения к полувирсе с таким количеством данных не разберешься никогда.
Пальцы нервно подергиваются. Я тоже стучу по клаве.
«Отключить протокол 18\»
Пока спокойно.
Сейчас тринадцать часов стандартного времени. Я уже два часа на работе. Пришел пораньше, поболтал с народом – обсуждали вчерашние конфликты на северной границе. Идиоты… О, Разум, идиоты!
Знобит. Или просто холодно?
Все-таки я один. Один в кругу коллег, «друзей», соратников. Один в свои неполные двадцать пять.
Мда, уже полжизни прошло - а толку?
Хотя… Есть ведь ещё Ханна.
Как всегда, перед глазами встаёт её образ – светлое, печальное лицо, серые глаза – кто сказал, что серый – всегда тусклый и невыразительный цвет? золотом разливающиеся по плечам волосы. Такой она была в вирсе, такая же она и в реальности, но… Что-то не так.
Да, без сомнения, я люблю её. Но не ту, что работает медицинским консультантом в больнице 90\124, а Ханну «Харпи» из Вирсы, с которой мы не раз совершали дерзкие и, самое главное, успешные вылазки на непроходимые уровни, которая всегда была не только верным товарищем и другом, но и непознаваемым идеалом, в котором разум отказывался находить недостатки.
Пройдет, очевидно, немало времени, пока я не научусь полностью игнорировать воспоминания из вирсы. Но есть ли оно у меня, время?
Я знаю свой предел – пятьдесят шесть лет – с раннего детства. Поколение Эпсилон, одно из самых удачных в плане генетики, оказалось самым нежизнеспособным за весь пета-период. Собственно, весь период оказался в этом плане недолговечным - максимальный рубеж 69 лет, минимум столетия. Зато да, зато умные. Лучшее – враг хорошего.
Я уже молчу про количество менто-конфликтов. Евгенисты, чертовы. Неужели практически полную несовместимость мозга с нейроинтерфесами восьмого поколения так сложно предугадать?
Как всегда. Времени достаточно много, чтобы понять, что его слишком мало.
«ПРАКТИЧЕСКИЙ ПЕРЕРЫВ ОБЕДПРЕРВАТЬ ОПЕРАЦИЮ? ПРАКТИЧЕСКИЙ ПЕРЕРЫВ ОБЕД»
Спасибо и на этом.
Отвечаю на запрос компьютера положительно. Передохнем чуток.
::::::::::::::::::::::::::::::::::ДА_
Встаю с кресла… Или, точнее, собираюсь.
Экстренное погружение
Что за?
Меня отбрасывает на спинку стула, сознание затухает. Проваливаюсь в ничто. Последний раз, на моей памяти, этот функционал использовали год назад, во время крупного теракта. Что на этот раз?
Последним звуком, воспринимаемым тонущим в пучине полувирсы разумом, становится пронзительный рев сирены городской обороны.
***
Выхожу из рабочего подпространства. На таймере – «-01.5643». Да, раньше времени не уйдешь. А вот задержаться никто не запретит.
Сегодняшний день мы запомним надолго.
По всей конторе, полусонные, высушенные и изможденные, просыпаются и поднимаются клерки. Мы были в самом эпицентре, мы работали там – в сожженных чудовищным ударом кварталах Нижнего Города. Мы видели запёкшиеся трупы, желто-черные, закопчённые черепа с лопнувшими глазами. Выгоревший до проводки школьный флайтбус. Похоронивший под своими обломками несколько сотен человек магистрат.
Мы видели. Мы все это видели, и вряд ли забудем.
Впрочем… Наверное, не уместно говорить «мы».
Вот, выходят из помещения первые – семейная пара, им работа далась легче – наблюдая с высоты птичьего полёта за солдатскими патрулями, они помогали военным выискивать шайки мародёров. Кажется, они смеются. Кажется, они собираются в вечерний шоу-центр.
Следующие – трое друзей. Они всегда создавали у меня впечатление довольно адекватных, и, даже, приятных в общении людей. Может, из-за молодости? Почти ровесники, как-никак. Идут спокойно. Конечно, им все равно, но они, хотя бы, стесняются это показывать.
А мне разве не все равно? Разве я сочувствую погибшим и пострадавшим, разве я буду страдать или, не приведи Разум, скорбить? Разве меня тронула картина – посреди дороги скукожившийся остов, детская коляска, чёрный свёрток внутри и тонкая рука, сжимающая обгоревший прут чуть выше… Разве могу я сопереживать чужому горю, я, которому давно уже безразлично все, кроме заполняющих пространство, манящих и влекущих глубин собственного разума?
К сожалению – да. По крайней мере – я никак не могу заставить себя не думать – забыть, забить голову пустыми развлечениями, избавиться от преследующего и не дающего покоя, давящей тоски и страха.
Каждый день на нашей планете умирает сто пятьдесят тысяч человек. От болезни, несчастного случая, от пули в затылок. Какая разница? Миллионом больше, миллионом меньше. Да ведь если бы меня не было там – пусть даже не меня, моего виртуального двойника – чьи глаза – бесчисленные спутники, уличные камеры наблюдения и высокоспециализированные программы, я бы даже не ужаснулся, услышав краткое сообщение – или, наоборот, огромный и подробный репортаж в новостях.
Я не имею права осуждать их.
Тем более, что и сам поступлю точно так же. Я, по привычке весело улыбаясь, пройду через скромную белую дверь, перекинусь парой ничего не значащих фраз с коллегами – и пойду домой, чтобы снова и бесконечно терзать себя.
Иногда очень хочется заняться какой-нибудь ерундой - или, скорее, очень важной и полезной работой. Просто, чтобы не думать, чтобы не захлёбываться в своих жалких и величественных мыслях, не испытывать липкого и отчаянного страха. Только – не получается. А если и получается, то, по прошествии двух, трёх, пяти, двадцати суток – волна бреда, паники и меланхолии вновь накрывает тебя, и долго не хочет отпускать. Как живая, и очень пакостная напасть – она преследует, выслеживает, и подбирает лучший момент, чтобы набросится и рвать когтями сомнения, ужаса, ностальгии и сентиментальности.
Сволочь.
Через тридцать минут – я уже в машине, в привычном, хоть и довольно новом «Мерседесе». Через час – потихоньку подлетаю к дому.
Садиться приходится в ручном режиме – опять сенсоры мерса отказываются воспринимать поросшую ковылью площадку на заднем дворе небольшого коттеджа как подходящую для приземления. Уже на земле врубаю форсаж – раскалённый газ выжигает траву, пепел разливается по морозному воздуху.
Кашляю, выходя из машины, потом чихаю и опять кашляю. Глаза слезятся. Что сказать, молодец.
***
Она проснулась почти в два часа, слишком уж сильно дают сдачи ночные бдения в Сети. Заказала «обед дня» в Макдональд-Ресторанс, с трудом прожевала жёсткие и неудобоваримые спросонья куски синтетической курицы, и, не отходя от кухонного стола, вошла в сеть по радиоканалу.
В сети – её среде обитания, на её месте работы, было неспокойно. Там всегда неспокойно, но сегодня тревога и страх ощущались куда сильней, чем обычно. Да и повод был…
Заглянув в новостные сводки Ханна дежурно ужаснулась, но, мгновенно рассчитав возможные последствия, поняла – грядёт нечто как-минимум грандиозное.
С годами, хотя прошло не так уж и много лет, всякий навык утрачивается. Армейский аналитик, в молодости побывавший в зоне боевых действий, Ханна так и не смогла отрешиться от своего прошлого, прошлого великолепного калькулятора, с лёгкостью высчитывавшего сложнейшие последствия, казалось бы, невинных поступков.
Страшно жить, зная, что будет дальше. Наверное, настоящие прорицатели, если они, конечно, существовали, испытывали нечто подобное. Хотя… интуиция куда менее беспощадна, чем набор математических формул.
Именно безжалостность, неотвратимость и точность своих прогнозов сейчас больше всего тяготила Ханну. Если постараться, то не так уж и сложно будет назвать несколько профессий, в которых чрезмерная успешность приносит скорее огорчение, чем радость, но объективные умозаключения имеют малого общего с обыденной реальностью. Экс-капитан космической пехоты Махаонского Королевского Дома боялась, как никогда в жизни.
Сильнее, чем когда её вспомогательный взвод полтора часа подряд прессовала артиллерия, чем когда в первый раз шестая сводная армия попала в настоящее окружение. Потому что тогда был шанс. Конкретные числа и ощущения, вероятность выживания.
Холод. Холод осени – не поздней и не ранней, холод, в котором ещё сияют солнечные лучи, но уже явственно ощущаются колючие снежинки.
Ощущения… Те способности, что раньше списывались на интуицию, теперь расшифрованы и запросто поддаются освоению. Ханна никогда не «считала» в прямом смысле этого слова, но её мозг, поистине – шедевр генетического и кибернетического искусства неустанно производил сложнейшие операции, которые позже представлял в виде достаточно ясных мыслей и образов.
Сейчас все было предельно однозначно.
Её жизнь зависела от мигавшего где-то в пустоте компьютерного мира конверта с извещением от медицинского центра внутри.
Не будь она сама сотрудницей «сферы здравоохранения» (сетевым лечащим врачом, в просторечии – модератором), черта с два кто-нибудь стал проводить сложный и неприлично дорогой анализ на конфликты между нейро-аппаратом и мозгом на основании «подозрений». Но знакомства и старые приятельские отношения очень часто играют решающую роль в преступлении законов. Тем более, когда «подозрения» подкреплены сертификатом Аналитика.
Нет больше неизлечимых болезней. А вот неполадки, возникающие при совместной работе двух компьютеров – природного и рукотворного, фатальны.
Ханна неохотно прорывалась сквозь паутину спама – не в буквальном смысле, конечно, активность в Сети связана с физической только у виртуальщиков, но там своя периферия…
Ага. Своя. Ржавеющая сейчас на заднем дворе куча ненужного мусора. Моушн-сферы и нейрошунты особой пропускной способности, устройства для беспроводного подключения к Вирсе и огромный сосуд, смахивающий на душевую кабинку и обеспечивающий геймера питательными веществами на протяжении нескольких недель.
Все эти механизмы, много раз спасавшие её виртуального двойника от смерти, вдруг оказались ненужными. Глоток свежего воздуха, всплытие – и акваланг кажется бессмысленным и тяжёлым заплечным мешком с воздухом.
Конечно, её воспоминания о проведённых в Вирсе месяцах были лишь попыткой оттянуть момент прочтения письма, путеводной звездой сиявшего сквозь плотную завесу бесполезной ерунды. Но… Ян, запутавшийся и уставший сейчас, в её памяти был все таким же, радостным и энергичным юношей, невероятно метко стреляющим из снайперской гауссовки на несколько десятков километров, жизнь была интереснее, а главное – впереди оставалось куда больше времени чтобы… Решить, успеть, сделать? Что?
Но поздно вспоминать. Время пришло.
А все-таки как забавно было наблюдать за первыми проявлениями симпатии со стороны Яна! Ведь он, дурачок, не понимал, что настоящего аналитика не удивишь. Никогда и ничем. Как смешно распинался в собственном ничтожестве, как мило надеялся… не всегда надежды напрасны.
До боли закусив нижнюю губу, не чувствовавшую прикосновения помадного дозатора уже несколько месяцев, она вскрыла конверт. Предварительно, по привычке, заработанной вместе с горьким опытом потери всех личных данных локального сервера, проверила файл на вредоносное ПО, и запустила текстовый редактор.
Кто сказал, что прорицатели не умеют надеяться?
«Интро. Треск»
Из всех гигиенических процедур, необходимых и неотвратимых, я больше всего ненавижу умываться, используя в качестве мыла очередную синтетическую дрянь. Такая слизью покрывает лицо, заставляет сморщиться и начать поскорее искать возможность смыть с себя эту липкую гадость. Вот и сейчас - вязкая субстанция не без моей помощи покрыла лицо, забилась в уши и нос, выбила слезу из привыкших ко всему кроме инородных предметов на роговице, глаз.
Отплёвываясь и фыркая, я потащился в гостиную, сбросил с себя надоевший костюм, одел удобное домашнее черт-знает-что, и рухнул на диван перед огромным сервером.
- Конрад, давай что-нибудь из классики двадцать второго века. Желательно – поменьше компьютера, - бросил я дворецкому. Он понял – из динамиков полилась почти даже не синтезированная мелодия, явно что-то из позднего Мэйдника.
Старенький домик, старенькая модель, старенькое ПО, пусть и лицензия от самих Microsoft, а ведь работает!
Эх.
Подхожу к окну, сквозь прозрачный пластик открывается потрясающий – по крайней мере, когда-то, вид на город. На раскинувшийся под Тауэром город, трущобы и дворцы, заводы и поликлиники.
Как хорошо, что я давно не живу в этом муравейнике.
Наша семья сумела выбраться из круговорота переездов, что часто настигает обычных людей во время вялотекущей войны, лишь несколько лет назад. Помню, как впервые поднимался на суборбитальном челноке к новому дому.
Помню восторг, неописуемую радость, что сопровождала тот, первый полет, потом – знакомство с домом, небольшим коттеджем на краю рукотворной пропасти. Ведь не всегда существовала ComSys, и не всегда путь на самую верхушку Тауэра занимал жалкие полчаса. Когда-то я несколько часов вынужден был трястись в настоящем космическом корабле, пусть и со снятыми маршевыми двигателями, что вернуться домой из универа. Но что это были за часы!
Потом были несколько «городских» бунтов, смерть родителей, краткий период обязательной службы в армии – как раз во время затишья. Ранение на учениях, клиническая смерть. Полевой госпиталь.
А потом – виртуалка. Ханна. Три или четыре года счастья.
А сейчас… Сейчас опять все очень плохо.
Какой-то странный сегодня день. Я привык относиться ко всему не то, чтобы скептично, но и без иллюзий. И все же… Почему так хочется вернуться?
Да потому что трава тогда была зеленее.
Серьёзно.
Я не шучу.
Все выцвело, посерело.
Нет, поймите меня правильно, я люблю серый.
Просто… Нас ведь всегда что-то не устраивает.
Я жить хочу, а не существовать мелкой рыбёшкой, планктоном, бесцельным управленцем – властителем F-трамваев. Да, я не обижаюсь на «шестерёнку». Но и радоваться пустоте тоже не собираюсь.
Вирса – бледная тень реальной жизни? Кто придумал этот бред?
Нет, ребята. Все ваши «радости общения», которые сводятся к неспешному распиванию слабонаркотических напитков – ничто, по сравнению с подлинными чувствами. Или я что-то путаю? Или вирса – все-таки наркотик, куда сильнее и древнего героина, и современных мозгодробительных препаратов?
Ну и пусть.
Мне глубоко плевать на ваше мнение.
Пусть я буду наркоманом. Пусть я буду «падшим на низшую ступень социального развития» и «потерянным для общества».
Зато меня ждёт захватывающая, интересная, и полная приключений жизнь.
Или нет? Или – два, три, ну пускай пять лет призрачного веселья, а после – опять психоз, опять пограничные состояния, а то и вообще крышу снесет?
К черту.
Я больше не могу. Не могу жить, не имея в сущности ничего, кроме тягучих мыслей, не в такт, десинхронно, но пунктуально сжигающих меня. Не могу и не хочу.
Мой голос дрожит, когда я останавливаю воспроизведение краткой командой.
Позже надо будет сбегать в магазин за новой периферией. Но – позже.
- Конрад… - как давно я не говорил этих слов, - включить вир…
Резкий визг коммуникатора.
Не успел.
Наваждение отступает. Будто протрезвел или вышел из Системы в разгар рабочего дня.
- Картинку на главный монитор, - бросаю, даже не взглянув на определитель номера. Кто может стандартного рабочего дня?
Либо начальник, с чем-то срочным и не терпящим отлагательств, либо коллеги – с развесёлыми предложениями совместного досуга…
Либо его девушка.
Бледное, осунувшееся, возможно, заплаканное лицо. Красные глаза – ну, для сетевых работников это типично.
Необычно высокий, дрожащий голос.
- Ян, доброго вечера.
Отвечаю, не сильно задумываясь над своими словами. Давно уже я не видел Ханну. Два месяца абстинентного синдрома – и вот, как раз в тот момент, когда я уже готов сорваться…
- Привет. Что-то случилось?
Ясное дело, что случилось. Однако не так-то просто придумать достойную реплику в столь нетривиальных обстоятельствах. Ханна не отвечает ожидаемым вопросом «не видно?». Она молча смотрит мне в глаза, собираясь, наверное, с мыслями, а может, убеждая себя сделать что-то, после чего тихо произносит:
- Приезжай, пожалуйста. Тут… В общем. Сам поймёшь.
Соединение прервано.
Встаю. Снова переодеваюсь в нормальную – ну, по моим непритязательным меркам, нормальную одежду.
Выхожу из дома.
Делать мне сегодня нечего – как и всегда по вечерам, в общем. Да и если бы были какие-нибудь планы – все равно. Я приду, как она приходила ко мне.
Я ведь все-таки люблю её.
***
День подходит к завершению, когда я подлетаю к дому Ханны. Он чем-то похож на мой, хоть и находится на другом конце Тауэра. Разве что чуть побольше, да и окрестности его выглядят ухоженнее и чище, чем пустырь вокруг моей коробки.
Когда Ханна впервые увидела мой дом, она отозвалась о нем довольно ехидно: «Жилой системный блок». Что ж, учитывая плотность компьютерной требухи на сантиметр квадратный жилища, оценка была дана вполне адекватно.
Вокруг довольно-таки темно. Луны Махаона всегда очень плохо отражали свет огромной звезды, так что тусклому желтовато-белому освещению с небес удивляться не приходилось. А вот отсутствие иллюминации вокруг дома меня слегка насторожило.
Медленно сажусь – автопилот с благодарностью принимает от меня приказание, как-никак, нечасто машине приходится садиться на столь чистую и ровную площадку как та, что стоит на заднем дворе у Ханны. И когда она успевает её убирать?
Иду по выложенной камнем дороге, глаза слезятся. Сердце стучит – я давно уже заметил, что на опасности и тревоги реагирую далеко не как герои боевиков.
Что может случиться в наше спокойное время с мирным работником госпиталя? Да все, что угодно.
Сжимаю руку в кулак, сухая кожа плотно обтягивает кости, костяшки выпирают сантиметра на три.
А ведь когда-то я комплексовал из-за своей фигуры. Сейчас… Сейчас мне не до этого. Впрочем, я уже и не знаю, что действительно волнует меня в последнее время.
Мне осточертело буквально все. Морды, - иначе не скажешь, - коллег по работе, их шутки, необходимость крутится, и корчить смешные рожи самому. Надоело.
Надоело постоянное притворство, отвлечённость и безучастность, надоели глупые требования общества, надоели.
Нет, не так.
Меня все это глубоко за...
Удар кулаком по панели управления – как не удивительно – открывает дверь.
Яркий свет режет глаза. Вдруг вспоминаю о постоянной мигрени.
- Я здесь.
Она выходит и кухни. Вживую ещё хуже – заплаканность и нездоровая бледность лица видны сильнее, Ханна, как будто, стала ещё ниже. Я и так выше её почти на голову, сейчас же, хоть ничего физически и не изменилось, впечатление иное.
Скидываю ботинки, не без сопротивления с их стороны, но довольно быстро.
- Что случилось?
Она не отвечает, лишь подходит ко мне, встаёт на носочки - и несмело целует. Я отвечаю.
Через несколько минут мы уже сидим за обеденным столом – и курим. Курим дрянь и пьём нечто, смутно напоминающее кофе. Правда, содержание кофеина в нем явно увеличено по сравнению с первоначальным напитком.
Это хорошо. Это сейчас к месту. Мозг все равно отказывается работать в нужном темпе, однако кое-какой ясности все же достичь удаётся.
Питьё обжигает губы, сушит небо. Напоминает разбавленное кипятком мыло, в которое добавили коричневого пищевого красителя – как и вся наша, оказавшаяся вдруг такой недолгой, жизнь.
Я больше не хочу. И не могу, наверное. Впрочем – глупо открещиваться от очевидного, видимо я слишком слаб для этой реальности. Для этого мира. Видимо, ему не нужны сентиментальные и принципиальные.
Хотя какие там принципы? Чего стоят мои «убеждения», чего стоят эти невидимые химеры? Чего стоит желание, стремление?
Я уже научился подчинятся правилам игры – в вирсе. Скользить, лавировать между берегами политических взглядов и становится, когда того потребуют обстоятельства, хладнокровным убийцей, Стрелком… Впрочем, Стрелок тоже не был чужд любви и привязанности.
Ханна. Последнее, что связывало меня с реальностью.
Я не хочу видеть её похороны. Я вообще не люблю этот процесс в любых ипостасях. Меня не трогают пышные шефства, но и обыденные, гладкие и стерильные печи муниципальных крематориев вызывают отвращение. Видимо, я слишком боюсь смерти.
С другой стороны, единственный способ гарантированно избавится от этого страха – встретить его лицом к лицу.
Сижу, пялясь в открытое настежь окно. Из окна дует. Воздух, принесённый с улиц пахнет закатом, озоном, пахнет извращённой, рукотворной природой.
Впрочем, мне всегда нравился этот запах. В нем нет фальши. Он прямо говорит о свих недостатках, о своей вторичности. Он – не врёт.
Я тоже не хочу врать.
Я не хочу и никогда не хотел быть таким же, как все.
А кто хочет?
Кто не желает испытать этого притягательного, манящего чувства собственного превосходства, собственной отличности?
Но я почти никогда не стремился быть сильным – только ради того, чтобы казаться таковым. Ради друзей, ради Ханны, ради себя… Но никогда – ради упоения процессом.
Людям свойственно превозносить собственные – и чужие недостатки. Возводить их в Абсолют, восторгаться ими. Посвящать им песни и стихи. Людям свойственно любить и возводить на пьедестал сильных. Ловить каждое их слово, следовать за ними, идеализировать.
Людям свойственно абсолютно все. Люди не делают различия между полюсами. Кровавый тиран или благодетель, мессия или антихрист… Наверное, подсознательно мы понимаем отсутствие всякой разницы между ними – и именно поэтому не замечаем её в повседневной жизни.
Как мне все это надоело… Лицемерие, ханжество, предательство, идиотизм, тупость и лень. Я надоел сам себе, и не стоит сваливать вину за это на коллег по работе, монархов и правителей далёких государств. На генетиков, евгенистов и биологов. На изобретателя нейроинтерфейса и эмбриональной генетической коррекции.
Но почему, черт возьми, почему? Почему Ханна? Почему не я, в конце концов?
Я ведь, на самом деле, никому не нужен. А риторические вопросы не имеют смысла.
Ханна смотрит на меня – в её глазах мелькнул страх, в её глазах отразились, наверное, все мои мысли, все паттерны и мотивации. Ханна смотрит на меня – и видит, что будет дальше.
Я тоже вижу это. Очень отчётливо.
- Иди, - шепчет она. По щёкам катятся слезы.
Я слишком слаб для неё. И для себя. Слишком слаб для окружающей Вселенной, где каждый атом, каждая молекула – чей-то труп, следствие разрушения и энтропии.
А может быть – просто идиот.
«Новая игра. Падение»
Вхожу в дом. Стараюсь держаться.
Ноги подкашиваются, руки трясутся. Голова никакая. Я с трудом нахожу в себе силы крикнуть компьютеру:
- Конрад, Вирса через десять минут, нон-интерфейс связь, подготовься – полный набор, минимальная периферия.
Переодеваюсь. Рабочий костюм – черно-белый, испокон веков. В руке – универсальный карт-ключ.
В который раз прохожусь взглядом по каждому уголку дома. Вот – диван, мягкий и удобный, вот – телеэкран, вот – обеденный стол. Это мне тоже надоело? Это подобие уюта, этот мирок?
Не знаю. Я не знаю, не знаю, не знаю! Не знаю, как будет лучше, и может ли в принципе быть лучше, хуже… Плевать.
Снова выхожу на улицу. Вспоминаю, в какую сторону повернуть, и через несколько секунд уже направляюсь лёгким, прогулочным шагов по кратчайшему пути…
И скоро подхожу к самому краю. Конец Тауэра. Резкий обрыв, до земли – несколько тысяч метров, по идее. На самом деле, гораздо больше – ведь основание Тауэра находится в глубочайшей искусственно созданной впадине в истории человечества.
Я подхожу к самому краю. Тауэр защищён от внешнего воздействия огромной мощности дефлектором, похожим на те, что устанавливаются на космические корабли. Он не пропускает физические тела и излучение – кроме тех видов предметов и лучей, что указаны в настраиваемых параметрах. Это и есть лазейка, с помощью которой в Тауэр проникают хакеры-контрабандисты. Это – самая глобальная уязвимость огромного города. Но это –единственная возможность адекватно и оперативно реагировать на изменения окружающей среды.
Я подхожу к самому краю. Подношу ключ-карту к мобильному терминалу – он прилетел сюда, как только меня учуяли охранные сенсоры. На этом небольшом клочке псевдопластика – простенький вирус, делающий возможным проникновение за пределы экранирующего поля одного органического объекта, массой не более ста килограмм.
Я подхожу к самому краю. Смотрю на часы.
Я подхожу к самому краю и, когда на коммуникаторе вспыхивает зелёный огонёк, поворачиваюсь лицом к городу, за столько лет ставшему родным. Родным, но не любимым. Смотрю на огни в дали. Наверное, плачу. Но это уже не имеет значения.
Я подхожу к самому краю. Я поднимаю руки – как будто хочу обнять этот тошнотворный, но такой близкий муравейник. Я вспоминаю Ханну. Её руки, её лицо. Я вспоминаю родителей. Сотни прочитанных книг. Вспоминаю недавнюю катастрофу, гриб на горизонте. Я вспоминаю курс истории человечества – истории смерти.
Я подхожу к самому краю. Я облокачиваюсь на воздух. Но он не хочет держать меня.
Я срываюсь вниз. Я чувствую ветер, я чувствую свежесть. Ужаса нет, совсем нет, два и боли не будет. Я, оказывается, не боюсь. Я свободен.
Я падаю. Я закрываю глаза, а в голове уже звучит знакомый голос: «Запуск виртуальной Системы завершён». Мир останавливается, падение останавливается. Вселенная замирает.
Я свободен.
Я снова в игре.
Конец первой части.
|
| Категория: Мои статьи | Добавил: Инквизитор_Хорда (04.02.2014)
|
| Просмотров: 466
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
|
|
